"Вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: Авва, Отче!" Рим. 8:15
Апостол Павел обращается здесь к тем, кто через веру сделался чадом Божьим: вы, которые действительно дети Божьи и жили от Духа Его, "вы не приняли духа рабства, чтобы жить опять в страхе", но потому что вы Его дети, Бог ниспослал Духа Своего Сына в ваши сердца, и "вы приняли Духа усыновления, Которым взываете: Авва, Отче" (Рим. 8:15).
Дух рабства и страха далек от любвеобильного Духа усыновления. Находящиеся под влиянием одного только страха, не могут быть названы детьми Божьими, однако некоторые из них могут называться Его рабами и "недалеки от Царства небесного''.
Но можно опасаться, что масса людей, принадлежащих к так называемому христианскому миру, еще далека от этого и Бог не пребывает во всех их помышлениях. Любящих Бога найдется несколько, боящихся же Его больше, но большинство не имеет ни страха Божия, ни любви к Нему в своих сердцах.
Быть может, большинство из вас, которые ныне милостью Божией причастны к лучшему духу, могут вспомнить то время, когда были подобны им, находясь под тем же осуждением. Но в начале вы этого не сознавали, хотя и ежедневно валялись в своих грехах, пока, в свое время, не "приняли дух страха" (приняли, потому что это дар от Бога), потом страх исчез, и дух любви наполнил ваши сердца.
Человек, находящийся в первом состоянии духа (без страха и любви), именуется в Писании "природным человеком". Природный человек - это человек, каков он есть от природы; благодать еще не коснулась его и не просветила. О человеке, который находится под духом рабства и страха, иногда говорится, что он стоит под законом, то есть он подзаконный (хотя под этим выражением чаще имеется в виду такой человек, который считает себя обязанным соблюдать все обряды и церемонии иудейского закона); но о человеке, заменившем дух страха на дух любви, говорится, что он находится под благодатью.
Для нас крайне важно знать, какого мы духа. Постараюсь наглядно разъяснить состояние природного человека, подзаконного человека и человека, стоящего под благодатью.
Начну с состояния природного человека. Это состояние Писание описывает, как состояние сна. Божий глас взывает к нему: "Встань, спящий!" Душа этого человека спит глубоким сном; его духовные чувства еще не пробудились, они не распознают ни добро, ни зло. Глаза его разумения сомкнуты, он находится в долине смертной тени. Доступ к его душе закрыт. Он совершенно не знает Бога, Закон Божий ему совершенно чужд. Ему не знакома та евангельская святость, без которой ни один человек не узрит Господа, ему не знакомо то блаженство, которое дается тем, чья "жизнь сокрыта со Христом в Боге".
Он спокоен, думая, что находится в безопасности. "Ничего худого со мной не случится", - говорит он. Окутывающий со всех сторон мрак содержит его в некоторого рода мире, насколько мир согласуем с делами диавола и с земным, диавольски настроенным умом. Он не видит, что он стоит на краю бездны, и потому не страшится ее. Он не может содрогаться перед опасностью, которой не знает. У него нет достаточно разума для того, чтобы чего-нибудь бояться. Почему у него нет страха Божия? Потому что он Бога совершенно не знает. Хотя он и не говорит в сердце своем: "Бога нет", или: "Бог, обитая на высоте, не преклоняется, чтобы призирать на землю", - удовлетворяет, однако, свои вожделения, успокаивая себя: "Бог милостив!" Он смешивает при этом смутном понятии о милосердии всю святость Божию и все Его отвращение ко греху, Божие правосудие, премудрость и правду. Он не страшится мщения, хотя и не соблюдает святого Божьего закона, потому что не понимает его. Он думает, что главное - это исполнять все и быть наружно безупречным. Он не видит того, что безупречность должна простираться на все настроения, желания, помышления, движения сердца. Или же думает, что она больше не нужна, что Христос пришел для того, чтобы избавить нас от закона, спасая людей в их грехах, а не от грехов, вводя их на небо без святости. И это вопреки Его собственным словам: "Ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все", или: "Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!", войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного".
Он мнит себя в безопасности, потому что совершенно не знает самого себя. Он откладывает покаяние на потом, но еще до смерти, думая с уверенностью, что это в его власти. Что может ему помешать в этом, если он захочет?
И это неведение ни в ком так ясно не выражается, как в людях, называемых учеными. Если в их числе окажется природный человек, он может распространяться о своих умственных способностях, о своей свободе воли, о безусловной необходимости таковой свободы, чтобы человек мог быть нравственным деятелем. Он читает, рассуждает, доказывая, что каждый человек может поступать так, как он хочет, располагая свое сердце к добру или злу, как ему заблагорассудится. Таким образом, божество мира сего расстилает над его сердцем двойной покров слепоты, чтобы "для них не воссиял свет благовествования о славе Христа" (2 Кор. 4:4).
Из этого незнания себя и Бога в природном человеке может иногда возникнуть некоторого рода радость, оттого что он поздравляет себя с собственной мудростью и праведностью. У него часто бывает то, что мир называет "радостью". Может быть, он испытывает разного рода удовольствия: от удовлетворения плотских вожделений, или похоти глаз, или от житейских благ, в особенности если у него большое достояние (он может "одеваться в порфиру и виссон и каждый день пиршествовать блистательно"). И пока он таким образом сам себя ублажает, люди, несомненно, будут хорошо о нем отзываться, говоря: "Какой счастливый человек!" И в самом деле, в этом и заключается мирское счастье: одеваться, бывать в гостях и у себя принимать гостей, есть, пить, разговаривать и предаваться игре.
Не удивительно, если человек, пребывающий в таких обстоятельствах, опьяненный дурманом лести и греха, воображает, будто он пользуется большой свободой. Как легко он может уверить себя, что свободен от всех заурядных заблуждений, от привитых воспитанием предрассудков, что он судит здраво и держится в стороне от всяких крайностей. "Я свободен, - может он говорить, - от восторженности, свойственной слабым душам, от суеверия, недуга глупцов и трусов, всегда чересчур праведных; и от ханжества, присущего людям, не присвоившим себе свободного, широкого образа мыслей!" Совершенно верно! Он действительно совершенно свободен от мудрости, "нисходящей свыше", от святости, от религии сердца, от всякого помышления, пребывающего во Христе.
Но он все это время - раб греха. Он грешит изо дня в день, не смущаясь этим. Он не в рабстве, как некоторые говорят; он не чувствует осуждения. Он (даже если утверждает, что верует и что христианское откровение от Бога) утешает себя тем, что человек, мол, немощен. Мы все слабы, и у каждого человека своя немощь. Может быть, он сошлется на Писание: "Не Соломон ли сказал, что праведник грешит семь раз в день?" Даже если когда-нибудь и придет ему на ум серьезная мысль, он душит ее: "Чего мне бояться? Ведь Господь милостив, и Христос умер за грешников". Так он добровольно остается рабом греха, довольствуясь рабством тления и мирясь с этим, он не пытается победить грех, в особенности легко запинающий его грех.
Таково состояние каждого природного человека: является ли он большим грешником или более приличным, имеющим внешний вид, хотя не силу благочестия. Но как может такой человек быть уличен в грехе? Как привести его к покаянию, к страху Божьему и осознанию, что он является рабом греха?
Неким неисследимым действием Своего Промысла или Словом, примененным через влияние Своего Духа, Бог трогает сердце спящего во тьме и в тени смерти. Страшным потрясением человек пробужден к сознанию грозящей ему опасности. Может быть, мгновенно, а может, и постепенно его духовные глаза раскрываются, пелена падает с них, и он впервые осознает истинное положение, в котором он находится. Яркий ослепительный свет врывается в его душу. Он видит, наконец, что любвеобильный, милосердный Бог есть также Бог справедливый и грозный, воздающий каждому по делам его, вступающий в суд над нечестивым за каждое праздное слово и даже за помышления сердца. Он теперь понимает, что "чистым очам" великого и святого Бога "не свойственно глядеть на злодеяния", что Он является Мстителем каждому, восставшему против Него, что Он воздает возмездие нечестивым и что страшно впасть в руки Бога живого.
Внутренний, духовный смысл закона Божия теперь ярко воссиял перед ним. Он понимает, что "заповедь Его безмерно обширна", ничто не укрыто от света Его. Он убеждается, что каждая заповедь Божия относится не только к внешнему греху или непослушанию, но и к тому, что происходит в сокровенных тайниках души, куда никакой глаз, кроме Божьего, проникнуть не может. Если он теперь слышит: "Не убивай", он вспоминает и слова: "Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца"; а также: "Кто скажет брату своему "безумный", подлежит геенне огненной". Если закон говорит: "Не прелюбодействуй", то голос Господень звучит в ушах его: "Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". И так в каждом случае он чувствует, что слово Божье живо и действенно, "и острее всякого меча обоюдоострого". Оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов. Он начинает сам сознавать, что упустил столь великое спасение, попирая Сына Божия, Который мог бы спасти его от грехов. Кровь Завета он почитал не за святыню, а за нечто простое, не освящающее.
А так как он знает, "что все обнажено и открыто пред очами Его: Ему дадим отчет", он видит себя теперь нагим, без сшитых им смоковных листьев, без всех своих жалких притворств в религиозности и добродетели, без пустых оправданий в согрешениях перед Господом. Сердце его обнажено, и он видит, что в нем сплошной грех, что оно "лукаво более всего и крайне испорчено". В нем нет ничего хорошего, одно только нечестие и неправда. Все его движения, чувствования и помышления исполнены одного только зла.
Он не только видит, но чувствует в душе, что за грехи сердца своего он заслуживает быть брошенным в огонь неугасаемый. Он чувствует, что справедливое возмездие за грех, в особенности за его грех, есть смерть, смерть бесконечная - ввержение тела и души в геенну огненную.
Пришел конец его приятной мечте, его обманчивому покою, его ложному миру, его тщетному чувству безопасности. Радость исчезает подобно облаку; удовольствия, некогда любимые, более не веселят, они приелись, ему противна их приторная сладость, они наскучили ему до невыносимости. Тени счастья улетают, впадая в забвение, так что он потерял все, блуждает без цели, ищет покоя и не находит.
Теперь, когда рассеялся чад этих дурманов, он чувствует тоску пораженного духа. Он узнает, что пущенный в душу грех (будь то гордость, гнев, похоть, самоволие, злоба, зависть, мщение или какой другой) одно мучение. Он ощущает в сердце печаль по утраченным им благам, чувствуя сошедшее на него проклятие; угрызение совести за то, что сам себя погубил и пренебрег даруемыми ему милостями. Он испытывает страх от сознания Божьего гнева, страх перед заслуженным по справедливости наказанием, повисшим над его головой; страх перед смертью, означающей для него врата ада, вход в смерть вечную, страх перед людьми, которые, если бы могли убить его тело, тем самым повергли бы в ад и тело, и душу его. Страх этот иногда достигает такой степени, что бедную грешную, виновную душу приводит в ужас все: безделица, тень, лист, колеблемый ветром. Такой страх может граничить с помешательством, делать человека "пьяным", но не от вина, временно притупляя в нем память, рассудок, все прирожденные способности. Иногда такой страх может дойти до самого крайнего отчаяния, так что человек, трепещущий при одном названии смерти, все же каждую минуту готов искать ее, выбрать прекращение дыхания лучше, чем жизнь. Понятно, что такой человек испускает вопли от беспокойства сердца своего. Про него можно сказать: "Дух человека переносит его немощи; а пораженный дух - кто может подкрепить его?"
Теперь он уже искренно желает оторваться от греха и вступает в борьбу с ним. Но, как ни стремится он всеми своими силами, он победить не может: грех сильнее его. Он хотел бы уйти, но грех так крепко держит его в плену, что он не в силах освободиться. Он принимает решения против греха - и продолжает грешить; видит западню, гнушается ею - и бежит в нее. Его хваленый разум отягчает лишь его вину. Такова свобода его воли. Он свободен только для зла, свободен "пить беззаконие, как воду", уходить все дальше и дальше от живого Бога и оскорблять Духа благодати.
Чем больше он старается вырваться на волю, тем более чувствует он оковы греха, которыми сковал его сатана, подчинив его своей воле. Как он ни сетует, как ни восстает, он все же остается его пленником, пребывая в неволе и страхе из-за греха. Часто это какой-нибудь внешний грех, к которому он особенно склонен по природе, обычаю или внешним обстоятельствам. Это может быть и какой-нибудь внутренний грех, какая-нибудь дурная черта характера, нечестивая страсть. И чем больше он раздражается против этого греха, тем более грех одолевает его. Так он томится без конца, каясь и греша, и снова каясь, и снова греша, пока, наконец, жалкий, измученный, беспомощный, он не знает, куда деваться, и может лишь стонать: "Бедный я человек. Кто избавит меня от сего тела смерти?"
Вся эта борьба человека, стоящего под законом, под духом страха и рабства, прекрасно описана апостолом Павлом в седьмой главе Послания к Римлянам, в которой он говорит от лица пробудившегося человека: "Я жил некогда без закона". Другими словами: я имел в жизни все: мудрость, добродетель, богатство. Но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; т.е. когда заповедь, в своем духовном смысле, вошла в мое сердце с Божьей силой, мой прирожденный грех ожил, взыграл, воспалился, и вся моя добродетель умерла, пропала. "Таким образом, заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти, потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею" (Рим. 7:10, 11). Заповедь нагрянула на меня нежданно, умертвив все мои надежды. Она явно показала, что будучи среди жизни, мы, в сущности, пребываем в смерти. "Посему закон свят, и заповедь свята, и праведна, и добра" (Рим. 7:12). Я более не виню закон и заповедь, а виню испорченность моего собственного сердца. Я признаю, что закон духовен, а я плотской и предан греху (Рим. 7:14). Я вижу и духовность закона, и мое собственное плотское сердце, проданное греху и всецело им порабощенное (подобно тому, как рабы, купленные за деньги, состояли в безусловном распоряжении своих господ). "Ибо не понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю" (Рим. 7:15). Такова неволя, в которой я томлюсь, таково тиранство моего жестокого властелина. "Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю" (Рим. 7:18, 19). "Я нахожу закон (внутреннюю принудительную силу), что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием" (Рим. 7:21, 22). "Но в членах моих вижу иной закон (иную принудительную силу), противоборствующий закону ума моего (или внутреннего человека) и делающий меня пленником закона (или силы) греховного, находящегося в членах моих" (Рим. 7:23), влекущий меня, так сказать, за колесницей моего победителя, чего душа моя гнушается. "Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?" (Рим. 7:24) Кто избавит меня от этой беспомощной жизни, от этого рабства греха и страдания. Пока это не совершится, "тот же самый я (тот человек, от лица которого я говорю) умом моим (или внутренним человеком) служу закону Божию (ум мой, моя совесть на стороне Бога), а плотию закону греха" (Рим. 7:25), будучи увлечен силою, противостоять которой я не в состоянии.
Вот оно живое изображение подзаконного человека, который чувствует тяжесть бремени и не может стряхнуть его; стремится к свободе, силе, любви, но еще пребывает в страхе и рабстве, - до тех пор, пока Бог откликнется несчастному. Кто избавит меня от этого рабства греха, от сего тела смерти? - Благодать Божия через Иисуса Христа, Господа Твоего!
Только так может кончиться это жалкое рабство. Теперь человек стоит уже не "под законом", а "под благодатью". Рассмотрим состояние человека, который обрел благодать, милость в глазах Божиих; в сердце которого владычествует благодать или сила Духа Святого; который принял, словами апостола, "дух усыновления" и взывает ныне: "Авва, Отче!"
Он воззвал к Господу в скорби своей, и Он избавил его от бедствий его. Глаза его раскрылись, он узрел любвеобильного, благостного Бога. Он взывает: "Молю Тебя, покажи мне славу Твою", и в глубине души своей слышит ответ: "Я проведу пред тобою всю славу Мою и провозглашу имя Иеговы пред тобою, и кого помиловать - помилую, кого пожалеть пожалею" (Исх. 33:19).
После этого "сходит Господь в облаке и провозглашает имя Иеговы", и человек начинает видеть (но не плотскими глазами), что Бог - Бог человеколюбивый и милосердный, долготерпеливый и истинный, сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину, преступление и грех.
Небесный, целительный свет озаряет его душу. Он видит Того, Которого пронзили. Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил его сердце. Он видит свет дивной любви Божией в лике Иисуса Христа. Ему открывается божественная уверенность в невидимом (что невидимо плотскому глазу) в самых "глубинах Божьих", особенно в любви Божией, в Его прощающей любви к тому, кто верует в Христа. Потрясенная увиденным, душа взывает: "Господь мой и Бог мой!" Ибо он видит все свои беззакония, возложенные на Иисуса, Который "Сам вознес их Своим Телом на древо". Он ясно познал, что "Бог через Иисуса Христа примирил нас с Собою; не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом" (2 Кор. 5:21).
Здесь конец виновности и власти греха. Теперь человек может говорить: "Я распят со Христом, и все-таки я жив; но живу не я, а Христос живет во мне; я живу верою в Сына Божия, Который возлюбил меня и отдал Себя за меня". Кончились угрызения совести, сердце больше не сокрушается, пораженный дух не страдает. Бог обратил печаль в радость. Пришел конец рабству и страху, сердце его твердо уповает на Господа. Ему больше не нужно бояться гнева Божия, зная, что гнев отвращен от него. Он смотрит на Бога не как на грозного Судью, а как на любящего Отца. Он больше не боится диавола, зная, что "тот не имел бы никакой власти, если бы не было дано ему свыше". Он не боится и ада, так как является наследником царства небесного. Смерть ему больше не страшна, потому что он знает, "что, когда земной наш дом разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах" (2 Кор. 5:1).
"Где Дух Господень - там свобода", свобода не только от вины и страха, но и от греха. Западня сломана, и человек освобожден. Отныне он уже не раб греху, он умер для греха и живет для Бога. Грех уже не имеет власти над ним. Он не предает членов своих греху в орудия неправды, но представляет их Богу в орудия праведности.
Итак, "имея мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа" и "хвалясь надеждою славы Божией", имея власть над грехом, над похотью, над словом и делом, он является живым примером свободы детей Божиих, которые все, будучи причастниками одной и той же драгоценной веры, в один голос свидетельствуют: "Мы приняли дух усыновления, которым взываем "Авва, Отче!"
Этот самый Дух неустанно "производит в них и хотение и действие по Своему благоволению" (Фил. 2,13). Он же проливает любовь Божию в их сердца и любовь ко всему человечеству, очищая тем самым сердца их от любви к миру, от похоти очей и гордости житейской. Через Него они избавляются от гнева, от всяких постыдных и необузданных страстей.
Иными словами: природный человек не боится и не любит Бога; подзаконный боится Бога, а живущий под благодатью любит Бога. Первый не видит света в делах Божиих и ходит во тьме кромешной; второй видит страшный свет ада; третий - радостный свет неба. Спящий имеет ложный мир, пробужденный вообще не имеет мира, а верующий имеет истинный мир - мир Божий, наполняющий сердце. Язычник, крещенный или некрещенный, имеет воображаемую свободу. На самом же деле это распущенность, беспутство. Иудей или живущий под иудейским законом, пребывает в тяжком, жестоком рабстве. Христианин пользуется дивной свободой сынов Божиих. Непробужденный сын диавола грешит добровольно; пробужденный грешит недобровольно; сын Божий не грешит, а "хранит себя, и лукавый не прикасается к нему". В заключение скажем: природный человек не сражается и не побеждает; подзаконный борется с грехом, но одолеть его не может; живущий под благодатью сражается и побеждает, "преодолевая силою Возлюбившего".
Из этого описания состояния человека (природного, подзаконного и живущего под благодатью) видно, что недостаточно делить людей на искренних и неискренних. Человек может быть искренен, находясь в любом из этих трех состояний, приняв не только "дух усыновления", но имея "дух рабства со страхом", даже и в то время, когда у него нет ни любви, ни страха. Несомненно, искренними могут быть и язычники, и иудеи, и христиане. Но это еще не доказывает, что человек благоугоден Богу.
Испытайте же сами себя: не только в том, искренны ли вы, но и в вере ли вы? Испытайте строго (ибо это важно для вас), что находится у вас на первом месте: любовь к Богу, страх Божий или ни то и ни другое. А может быть, любовь к миру, удовольствиям и наживе?
Если так, то ты не дошел еще до того, до чего дошел иудей. Ты все еще только язычник. Имеешь ли ты дух усыновления, неустанно взывающий: "Авва, Отче!"? Или ты взываешь к Богу, как из "чрева ада", подавленный горем и страхом? А может быть, тебе это все чуждо, и ты даже не понимаешь, о чем я говорю? Сбрось с себя эту личину! Возведи очи к небу и сознайся перед Ним, что ты не имеешь части ни между сынами, ни между рабами Божьими. Кто бы ты ни был, согрешаешь ты или нет, Бог знает, чей ты, ибо, "кто делает грех, тот от диавола". Если ты согрешил добровольно, тогда ты верный слуга диавола; если недобровольно - то ты его раб. Избавь тебя Боже из его рук. Борешься ли ты ежедневно против греха? И побеждаешь ли? Если да, то ты чадо Божие. Стой твердо в твоей славной свободе. Или же ты борешься, но не побеждаешь? Стараешься одолеть, но не можешь? Тогда ты еще недостаточно веришь в Христа. Однако продолжай, и ты узнаешь Господа. Или ты совсем не борешься, а ведешь спокойную, беспечную светскую жизнь? Проснись, спящий! Воззови к Богу твоему прежде, нежели поглотит тебя пучина.
Быть может, одна из причин, почему столько людей мнят о себе выше, чем бы следовало (не распознавая, в каком они находятся положении), та, что разные душевные состояния часто бывают смешаны и схожи. Известно из опыта, что состояние подзаконное или состояние страха часто бывает смешано с естественным состоянием, ибо редко кто спит настолько крепко, чтобы не пробудиться хотя бы иногда. Дух Божий временами настойчиво заставляет слушать Себя, внушая страх, чтобы человек опомнился и осознал, что он лишь человек (Пс. 9:21). Они тогда чувствуют тягость греха и искренно желают избежать грядущего гнева. Но это недолго. Они редко позволяют стрелам самоосуждения вонзаться глубоко в их души, поспешно душат в себе благодать Божию, по-прежнему валяются в грязи.
Таким же образом евангельское состояние, или состояние любви, нередко смешивается с подзаконным. Ибо немногие, из имеющих дух рабства и страха, остаются без надежды. Мудрый и милостивый Бог редко это допускает, ибо "Он помнит, что мы - персть", и не желает, чтобы "изнемогли перед Ним дух и всякое дыхание, Им сотворенное". Поэтому иногда Он дарует проблеск света сидящим во тьме, проводя перед ними часть Своей благости и показывая им, что Он слышит их молитвы. Они видят то, что Бог обещает через веру в Иисуса Христа. Это ободряет их с терпением проходить предлежащее им поприще.
Другая причина, почему они могут обманывать себя, состоит в том, что они не понимают, как далеко может пойти человек, оставаясь в природном или, в лучшем случае, в подзаконном состоянии. Человек может быть от природы сострадательным и благожелательным; может быть приветливым, дружелюбным, щедрым; может обладать в некоторой мере кротостью, терпением, воздержанием и многими другими нравственными достоинствами. Он может многократно порываться стряхнуть с себя все порочное и достигнуть высших степеней добродетели. Он может делать много добра: кормить голодных, одевать нагих, помогать вдовам и сиротам. Он может посещать церковные богослужения, молиться у себя дома, читать много благочестивых книг и при всем этом может быть просто природным человеком, не познающим ни себя, ни Бога. Но предположим, что ко всему этому прибавится глубокое сознание греховности, страх перед Божиим гневом; пламенное желание сбросить с себя всякого вида грех и исполнять все условия праведности; частые порывы радостной надежды и падающие на душу частые проблески любви. Но все это еще не доказывает, что человек стоит под благодатью, что он имеет истинную, живую христианскую веру, если в его сердце не пребывает дух усыновления, который неустанно взывает: "Авва, Отче!"
Берегись же ты, который носишь имя Христа, чтобы тебе не быть недостойным твоего высокого звания. Берегись, чтобы тебе не остаться в природном состоянии вместе с теми многими, которых считают добрыми христианами. Берегись остаться и в подзаконном состоянии, в котором люди, даже высокочтимые, готовы жить и умереть. Бог уготовил тебе лучшую участь. Ты призван не бояться и трепетать, подобно бесам, а радоваться и любить, подобно ангелам Божиим. "Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими"; "Всегда радуйся, непрестанно молись, за все благодари". Твори волю Божию на земле, как она творится на небесах. Познай, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная. Представь себя в жертву живую, святую, благоугодную Богу. Держи крепко то, чего ты уже достиг, простираясь вперед, пока "Бог мира не усовершит тебя во всяком добром деле, производя в тебе благоугодное Ему через Иисуса Христа. Ему слава во веки веков! Аминь".
Дж. Уэсли